Своеобразие городской культуры на примере городской ярмарки

Еще одна примечательная и необходимая (хотя и невидимая) во время праздничного массового народного гуляния фигура - фигура вора. Вор на ярмарке подобен дураку в деревне, он более отдает, чем похищает. Благодаря его незримому присутствию атмосфера веселья обретает особый привкус. Если все праздничные факты предсказуемы в своей "непредсказуемости", то вор действительно непредсказуем. Не случайно "дед", балагуря с публикой, постоянно пугает ее тем, "кто выше его", усиливая общий накал впечатлений.

Вор по-своему организует ход зрелища, создавая зону повышенного эмоционального напряжения, некоего "сладкого ужаса" от ожидания того, что может случиться нечто непредвиденное, разрушающее запланированное течение праздника. По его воле эпицентр всеобщего внимания способен переместиться с любого объекта или ярмарочного персонажа на место акта воровского действия, на пострадавшего. Случай реального воровства есть своеобразный катарсис для прочей публики от сознания, что "украли не у него". Часть эффекта, свойственная скоморошескому зрелищу - обострение чувства созерцанием "запретного", утраченное при развлечении "дедовскими" комическими выходками вследствие легализации его положения, экспроприируется вором. Дозволенное на период праздника игровое нарушение норм дополняется посредством воровства настоящим их преступлением, что, в свою очередь, сообщает оттенок большей реальности всему происходящему. По данной причине балаганному "деду" остается только вторичная роль трикстера по отношению к вору, это взаимодополняющие карнавальные персоны, из которых вор - главенствующая. Если "дед" создает дух комизма, переворачивая "серьезную" норму, то вор своим серьезным действием способен "перевернуть" комическую норму самого "деда", тем самым поставив его в глупое положение. Подобная "обращаемость обращаемости" - от смешного к серьезному и наоборот - как нельзя лучше соответствует атмосфере беспорядочности, хаоса и нисколько не портит праздника, чем подтверждается адекватность вора его общему настрою.

По утверждению Ю.М. Лотмана, балаган, ярмарочное представление отличаются от театральной комедии "чувством дозволенности нарушения моральных запретов", фривольной тематикой. Это отчасти верно, но не является самым существенным признаком подобной дифференциации. Тот же балаганный "дед", затрагивая "запретные" темы, прибегал к использованию "эзоповой речи", в противном случае он легко мог оказаться в полицейском участке. Раешник демонстрировал "вздорные" картинки только отдельно и за дополнительную плату. Более кардинальное различие, отделяющее мир ярмарочного праздника от повседневной жизни, - это сама общая обстановка пестроты, яркости, беспорядка, внутри которой выход за пределы моральных норм - только частный случай. Нарушаются не только моральные, но любые возможные нормы, что в своей гиперболизации производило резонанс шока и удивления, т.е. того, что является подлинным антагонистом чувству монотонности, невыразительности обыденного существования, и было призвано разрушить его. Ярмарочная "избыточность" и "чрезмерность" есть не только переживание "полноты бытия", это - "захват" бытия, вольности и свободы с ощущением того, что завтра всего этого лишишься. Всякая чрезмерность указывает на лишенность, нехватку чего-то в иной области жизни, компенсацией к чему она выступает. Отсюда - не просто праздничное гуляние, а разгул, свобода "с надрывом", с отчаянием, требование "всего и сейчас". Понимая подобные настроения публики ярмарочные "торговцы зрелищами" стремились обеспечить данный максимум, доводя каждый штрих праздничной картины до гротескно-преувеличенных масштабов. Ярмарочная стихия - царство видимости и "соблазна". Избыток красок, образов в своем непрерывном "прессинге" и круговороте оставляли от себя только "впечатление", чувство скольжения по поверхности предметов реальности, воспринимающихся лишь в качестве "формы", и оттого способных породить перцептивный кризис: " . Надвигаясь со всех сторон с головокружительной быстротой, опустошенные знаки лишают субъекта возможности удерживать их в привычном поле взгляда и интерпретации, остается лишь тактильное ощущение вещей, нечто сродни галюцинации . ". Отсюда - аффекты растерянности, опустошенности или даже подавленности, могущие возникать во время и после посещения "зрелища". "Чрезмерность", предельная концентрация бытия отражает претензию ярмарки предстать "правдивей правды" - факт, в котором Ж. Бодрийяр усматривает "апогей симулякра"и при этом источник ироничности. Специфика ярмарочной иронии в том, что ситуация "видимости", обмана вовсе не стремится к сокрытию, а напротив, намеренно акцентируется, служа почвой для творения комических приемов и композиций.

Прочее на сайте:

Древневосточный тип культуры: отличительные особенности
В настоящей работе автор считает возможным употреблять термины «культура» и «цивилизация» как равнозначемые и взаимозаменяемые. Раскрытие значения данных терминов современной культурологией выходит за рамки указанной темы. Однако подобное ...

Стиль Шинуазри
Европа также не избежала восточного влияния. В XVII-XVIII веках ее охватил настоящий бум на все китайское. Появилось целое направление в декоративном и изобразительном искусстве, получившее название шинуазри (от французского chinoiserie). ...

Версаль: грандиозный синтез дворца и парка
Несмотря на четкий план, лежащий в основе, отдельные части Версальского ансамбля далеки от полного единства. В особенности разнообразна в стилистическом отношении архитектура фасадов дворца, обращенных к городу. Как правило, фасад Версал ...